Все началось в 1994 году, мне было 13 лет, я учился в школе. Информации было мало, граффити можно было увидеть только в клипах и фильмах. Я ставил на паузу кадры с граффити и перерисовывал их в тетрадь. Интернет был слабый, нужно было подключаться 20 минут, чтобы скачать какую-нибудь картинку.

Рисовать я любил с детства, поэтому все парты и учебники были исписаны. Это была какая-то нереализованная потребность. Осознание того, что есть такое направление в хип-хопе пришло намного позже.

У нас тогда никакого хип-хопа не было и "граффити" существовали в виде надписей в лифтах и подъездах: HMR, Metallica и AC/DC.

В 1995 я приехал в Будапешт погостить у друга. Там мы нашли какой-то хип-хоп магазин, где на витрине лежали журналы про граффити. Один из них назывался Blitzkrieg, в нем было интервью со знаковым райтером Spade127 из Нью-Йорка.

Еще до первого граффити на стене я исписал тонну тетрадей. Набрасывал скетчи и придумывал разные варианты тэгов. Тренировался рисовать свои буквы и пытался придумывать cвои стили.

Это были аэрозольные баллончики без этикеток. Мы несколько месяцев бомбили из них коричневыми цветами. Со временем продавцы сказали, что мы скупили два контейнера этой грунтовки. Я не вспомню, где мы достали первые специализированные баллончики для граффити. Но мы аж до 2006 года красили дешевыми баллонами, мы называли их "дерьмолаками" [имеется ввиду Decolack, недорогие строительные аэрозоли – БЖ].

В 1994 или 1995 году мы с одноклассниками Doper и Slash создали первую команду Joint Crew, которая позже реформировалась в KGB (Kyiv Ghetto Boys). Ребята тоже рисовали, и я склонил их к тому, что нужно бомбить граффити.

Мы начали делать первые в нашей жизни куски [на райтерском сленге – нарисованная работа – БЖ]. Мы были первой граффити-командой городе и быстро узнавали, когда появлялся кто-то новый. Отслеживали все новые теги [подпись райтера или команды – БЖ].

Так мы узнали о еще одной команде CBK (Cartoon Brothers Kids), в которой были райтеры Васик, Dazer и Mask. У нас с ними сразу возник конфликт на какой-то из стен, мы закрашивали работы друг друга. Но потом все уладили и рисовали вместе. Помню, бомбили возле школы №57 на Прорезной, к нам подошел парень и говорит: "Шо вы, граффити рисуете? Так мы тоже, давайте вместе". Это оказался райтер Mask.

Наверное, многие начинали рисовать граффити в конце девяностых, но мало кто выстрелил. Была еще знаковая команда PSKR: в ней были Лодек, Ура, Гомер и Киот. Одна из лучших команд в истории украинского граффити. В 2009 году Лодек придумал команду ETC (Erase The City), сегодня это моя основная команда.

Граффити — это история про неймрайтинг. По сути, любые граффити от самых простых до самых сложных — это надписи, обозначающие имя райтера или название целой команды. Одна из главных составляющих граффити — это погоня за славой, так называемая охота за феймом [англ. fame – слава и узнаваемость – БЖ].

Крутость граффити оценивают по-разному: стиль, размер, количество работ в городе или количество разрисованных райтером поездов.

Это такая субкультура, которая не может и не должна нравиться обывателям. Мы это делаем для себя, а не для них. Часто крутость работ оценивают не эстетической красотой самого рисунка, а сложностью его реализации. То есть чем сложнее пробраться на местяк, тем круче.

Как-то мы до 4 утра делали подкоп под забор и ломали дверь, чтобы проникнуть в Дарницкое депо метрополитена. Это стандартная ситуация для райтеров. Если тебя по жизни преследует боязнь оценки кого-то со стороны — лучше не лезть в граффити. Да, не так много "героев", которые полезут к тебе на рожон, но нужно быть готовым к любому раскладу. Мне приходилось драться, но я стараюсь не доводить до такого.

Когда-то нас было всего десять человек на весь город. Все общались друг с другом и почти не было никаких замесов за места для рисования. Сейчас райтеры устраивают граффити-войны и охраняют свои места вплоть до драк. Но это не украинская особенность, так происходит везде.

Потому что когда у тебя место под контролем, то ты периодически там рисуешь и ждешь, когда после тебя утихнет кипиш. А если ты приезжаешь на свое проверенное место, а там за день до тебя кто-то красил, значит там палево и обозленные мусора. Можно встрять в неприятную историю. Многие молодые райтеры этого не учитывают, а многим просто пофиг. Граффити — это очень эгоистичная субкультура.

Они хотят выстрелить и в чем-то я их понимаю, но мне кажется, чем тише и незаметнее ты нарисуешь, тем лучше будет для всех. Потому что СМИ могут раскрутить такой негатив, что у нас примут закон против граффити. Тогда Киев перестанет быть граффити-меккой.

Мы тоже в свое время проходили через подобное, но с годами мое отношение к граффити изменилось. Это сначала хочется кому-то что-то доказывать, но это проходит.

Граффити — это еще и коммуникация. У меня есть близкие по духу люди, с которыми я не только рисую, но и провожу время вне граффити. Граффити — это скорее спорт, а не наркотик. Что для меня граффити? Это неотъемлемая часть моей жизни и способ отвлечься от насущных проблем и бытовухи.

Я не сильно переживал, когда шел рисовать свой первый поезд. Мандраж, конечно, был, но это же часть игры. Помню, что это была осень и вечер на киевском вокзале. Напротив ЗАГса есть река Лыбидь, через нее шли узкие бетонные мостики. После них мы поднимались наверх, переходили несколько путей и спускались к отстойнику, где стоят поезда.

В некоторых вагонах отсыпались проводники. Мы старались обходить вагоны с открытыми окнами, но кто-то проснулся и почувствовал запах краски. Я успел дорисовать, потому что делал простой шрифт. Кто-то не успел доделать свои работы, потому что тогда красить железо было не так просто — баллоны были хреновые, насадки слетали.

В итоге, мы убежали. Сейчас я вспоминаю это с улыбкой. Потом мы поняли, что лучше бомбить электрички, чтобы вагоны с нашими кусками оказались в трафике.

Я привык вести двойную жизнь. Многие знакомые до сих пор не знают, что я рисую граффити. Многим людям этого не понять, поэтому лучше им не знать об этом. Днем я работал в центральном аппарате одного из украинских министерств и занимался международными проектами, а по ночам бомбил стены и поезда.

Во время президентства Януковича один мой знакомый граффити-райтер работал полировщиком мрамора в резиденции Межигорье. Он рассказал мне о владениях Януковича. Тогда мои приятели лично знали Сергея Лещенко [бывший журналист Украинской правды, нынешний депутат – БЖ], а я читал его статьи про Межигорье. Но фотографий оттуда еще ни у кого не было.

Мой приятель переживал, что его вычислят, но все закончилось хорошо. Он не брал никаких денег за слив фотографий. Просто все не любили Януковича, да и за державу было обидно.

Некоторые мои знакомые сидели в тюрьме из-за граффити. Причем большинство из них ловили постфактум, а не в процессе рисования. Райтер из моей команды отсидел 2 недели в СИЗО за акцию, которую мы делали вместе.

В Украине нет статьи за граффити, но тебе всегда могут пришить что-нибудь другое. Я несколько раз сидел в отделении, но меня отпускали, потому что им было нечего предъявить.

Сейчас могут выписать административный штраф по левым статьям, вроде "нарушения общественного порядка". Недавно мы с командой рисовали на Глыбочицкой, к нам приехали копы и спросили: "Это что, граффити? Нахрена вы это делаете?"

Сейчас мой друг сидит в тюрьме Будапешта. Он сдался, потому что Европол объявил его в розыск за терроризм. Его портрет показали в Euronews и призвали сдаться. Ребята из Венгрии рассказывали, что власти делали последний круиз конкретного состава метро в Будапеште. Он собрал бригаду, они остановили поезд, сорвав стоп-краны и закрасили весь состав.

В поезде находились чиновники и важные гости города, поэтому власти задействовали все механизмы и квалифицировали это как терроризм. Он как настоящий метро-бомбер не оставил без внимания этот круиз. В итоге, он сдался и сидит в тюрьме. Еще один приятель сидит уже 2 месяца в китайском Гуанчжоу.

Часто люди в пытаются вешать ярлыки — это пережитки совкового общества. Что-то вроде: "Куда ты катишься, ты же взрослый, тебе в костюмах надо ходить, а не баллончиками рисовать". Серьезно? У меня есть друзья, которые красят и в 40 и в 50 лет. Советские люди привыкли ходить на работу от звонка до звонка и никуда не высовываться — им этого не понять. Люди после 70 лет получили свободу, но до сих пор не знают, что с ней делать.

Моя жена достаточно известная творческая личность, она связана с иллюстрацией и каллиграфией. Иногда я помогаю ей по работе, если нужно поработать с аэрозолью. Мне очень повезло с женой, потому что она понимает мое увлечение.

Часто, когда мы с женой куда-то идем вместе и я по пути где-то пишу что-то маркером или стикер приклеиваю — по ней видно, что она напрягается. Но думаю, она привыкнет. Иногда она даже сама просит у меня маркер.

Дочь уже задавала вопросы о том, что я делаю, но она еще не в том возрасте чтобы объяснять ей всю суть граффити. Я готов к тому, что она не поймет и не примет это. Но иногда и она просит у меня маркер, чтобы что-то где-то нарисовать. Я не против.

Теперь я занимаюсь граффити в лайтовом режиме и без приключений. Не участвую в громких акциях, но и крест на себе не ставлю. Просто теперь мне тяжело куда-то врываться, потому что я не могу себе позволить не спать всю ночь, а потом отсыпаться до обеда. У меня дочь просыпается в 7 утра. Ребенок не подождет, потому что ребенок — это самое главное.

Иногда я, конечно, скучаю по всяким граффити-врывам. Чего душой кривить? Но приоритеты другие, потому что теперь у меня другая ответственность.