Джон Апдайк о Рио-де-Жанейро

Мы продолжаем серию материалов «Буквы города», в которой делимся отрывками из любимых книг. Каждую субботу на БЖ выходит фрагмент из романа или рассказа, в котором передается атмосфера города.

Мы публиковали отрывок из романа Махаила Булгакова «Белая гвардия», где он описывает Киев периода гражданской войны 1918 года. Также у нас был отрывок из романа Орхана Памука «Музей невинности», посвященный Стамбулу, Джонатан Фоер про Нью Йорк, Хантер Томпсон про Сан-Хуан и Варгас Льоса про Лиму.

***

В очередном выпуске рубрики - Джон Апдайк, американский писатель, лауреат ряда американских литературных премий, включая две Пулитцеровские премии. На протяжении многих десятилетий публиковал рассказы и рецензии в журнале The New Yorker.

Любовная драма в книге «Бразилия» разворачивается на холмах Рио-де-Жанейро. В романе Апдайк сумел передать неоднозначные с точки зрения европейца местные обычаи, нравы. Книга передает колорит совершенного другого мира, живущего по иным заветам и устоям.

***

Днем знойный воздух тропиков навевает мысли о том, что ничего в этом мире не может быть доведено до конца, что человеку суждены распад и бессилие. Однако ночью атмосфера наполняется ощущением восторга и возможностью действия. Какое-то важное обещание ожидает в нем своего осуществления.

Старый японец за зеленым мраморным столом у входа почтительно кивнул, когда мимо него прошел господин в серебристо-сером костюме. Тристан толкнул прозрачную дверь, и соленый воздух ударил ему в ноздри. Он пошел в ту сторону, откуда доносилась едва слышная музыка ночных клубов и стрип-баров, расположенных вдоль Копакабаны. Витрины магазинов в Ипанеме уже были закрыты шторами; швейцары за стеклянными дверьми напоминали посетителей аквариума, в мутных водах которого плыл Тристан. В нескольких ресторанах еще горел свет и сидели посетители, мерцали не знающие сна вывески банков, но на тротуарах, мимо которых с шуршанием проносились автомобили, пешеходов почти не было, хотя еще не пробило полночь. Ближе к Копакабане света было больше, и люди встречались чаще, особенно возле гигантских отелей, куда желто-зеленые, как попугаи, такси доставляли одних и забирали других туристов. В витринах здешних магазинов сверкали подсвеченные ювелирные изделия, драгоценные и полудрагоценные камни: турмалины и аметисты, топазы и рубеллиты — все они были добыты в горах Минас Жераис.

За столиками, выставленными на тротуары, в ожидании ночной сделки сидели бедные и богатые, покупатели и продавцы, они сидели и болтали, потягивая сладкий крепкий кофе, словно им не было дела до того, что они теряют впустую время, которого уже никогда не вернуть. Вдоль этих столиков они с Эвклидом, бывало, ходили, выпрашивая подачки и высматривая болтающуюся туго набитую сумочку, которую можно срезать в мгновение ока. Неподалеку, в темных переулках, выходящих на Авенида-Атлантика, из домов вывалились пьяные, беззаботные туристы, которых после получаса, проведенного со шлюхой-мулаткой, можно было стричь, как овец.

Теперь он сам был облачен в дорогой серый костюм, и молодые женщины в легкомысленных нарядах, похожих на кукольные платьица, выплывали навстречу, словно их тянуло к нему магнитом, изредка попадались и мужчины в джинсах в обтяжку, лица их были размалеваны почти столь же замысловато и тщательно, как у индейцев. Тристан шагал, никуда не сворачивая, по черно-белым диагональным полосам тротуара, и ему не нужно было ничего, кроме поцелуев ночного ветерка, обрывков самбы и форро, доносившихся до него веселых голосов, ароматов кофе, пива и дешевых духов. Голова его очищалась от затхлого дыма прошлого и от жгучего осознания истины, что он никогда не сможет владеть ею полностью. В квартире эта мысль подавляла его, потому что попытка овладеть ею неисправимо изуродовала его жизнь, и теперь ее облик был отмечен печатью вины и замаран убийством и бегством.

Ему хотелось очистить свое сознание от этих спутанных, никчемных, путающихся, бесполезных мыслей. Тристан тоже тосковал по былой невинности. Он пересек бульвар, сошел с тротуара на песок пляжа, сел на скамейку, снял черные туфли со шнурками и шелковые носки в рубчик и спрятал их под кустик пляжного горошка около скамейки. Как чудесно, что в 1988 году маленькие кустики пляжного горошка и морского винограда растут здесь так же, как и в 1966-м, хотя мимо них прошло бессчетное количество ног.

Босые ступни продавливали теплый верхний слой песка, ощущая прохладу более глубокого слоя. На освещенных площадках маячили силуэты тощих беспризорников, азартно игравших в футбол. Тристан спустился ниже, во тьму — туда, где море, накатывая на берег и отступая, оставляло на песке полосы. Непрерывный ритмичный гул моря, его влажное сонное дыхание заглушали собой более слабые уличные шумы и звуки музыки, но не поглощали их полностью.

Южный Крест, похожий на небрежно склеенного бумажного змея — маленький, хрупкий, лишенный центральной звезды, — висел на безлунном небе у самого горизонта. Над головой, пробиваясь сквозь ночное сияние Копакабаны, горели случайные узоры созвездий, распространяя свое древнее сияние. Под ноги Тристану опрокидывались маленькие волны ряби, и песок, впитывая волну, начинал слабо фосфоресцировать. Мерцающие песчинки сияли, как духи, да это и были духи, как казалось Тристану, такие же живые, как и он. Он шел по зыбкому призрачному слою ускользающей пены, и мокрый песок засасывал его босые ступни, а волны, набегая, лизали его лодыжки — все эти ощущения были знакомы ему с детства, когда этот пляж и вид на море, открывавшийся от дверей хижины, были единственной доступной ему роскошью.

Когда огни шумного бульвара отступили вдаль и его глаза могли различить собственное сияние волнующейся пены, перед ним вдруг возникла человеческая тень, а еще две тени заступили ему за спину. В звездном свете сверкнул недлинный нож.

— Ваши часы, — сказал по-английски высокий, срывающийся от страха мальчишеский голос и повторил фразу по-немецки.

— Не дурите, — ответил Тристан невесть откуда появившимся теням. — Я один из вас.

Акцент кариоки ошеломил нападавших, но не повлиял на их решимость.

— Часы, бумажник, кредитные карточки, запонки, все, быстро, — сказал мальчишка и добавил, словно пытаясь сохранить контроль над голосом, — ты, блядский сын!

— Ты, наверное, хотел оскорбить меня, но назвал ты меня правильно, — ответил ему Тристан. — Идите и вы к своим мамашам-шлюхам, я вас не трону.

Его взрослый голос задрожал от возбуждения, когда поток адреналина хлынул в его грудь. Он почувствовал острие второго ножа меж лопаток, и рука третьего мальчика проворной ящерицей скользнула к нему во внутренний карман пиджака и вытащила бумажник. Проделала она это дерзко и нежно, словно пацан был его собственным сыном, решившим пошалить с отцом, и это одновременно рассмешило и разозлило Тристана. На далеком бульваре развернулся автомобиль, и в полоснувшем по пляжу свете фар он разглядел лицо стоящей перед ним тени — это было сверкающее, остекленевшее от напряжения лицо маленького черного мужчины. Тристан успел даже прочесть надпись на футболке мальчишки: «Черная дыра» — наверное, название какого-то нового ночного клуба.

— Тебе нужны мои часы? Вот они. — Подняв руки над головой, как танцор, Тристан расстегнул металлический браслет часов, показал им, что это «Ролекс», а тяжелый браслет сделан из золота и платины — и швырнул часы в мерцающее море.

— Вот падла! — закричал от удивления стоящий перед ним мальчишка.

Нож уперся в спину Тристану, словно тросточка или палец, скользнул сквозь пиджак и кожу сначала совершенно безболезненно, а потом с яростным жжением, которое невыносимой болью мгновенно распространилось по его телу. Он потянулся к поясу за своей бритвой, но ее там не оказалось: «Бриллиант» был ему другом в другой жизни; Тристан рассмеялся и хотел было объяснить это и еще многое другое мальчишкам, которые вполне могли бы оказаться его сыновьями, но те, одурев от ужаса и чудовищности своего поступка, движимые чувством солидарности, разом навалились на Тристана, били и кололи ножами повалившегося белого человека в назидание другим людям, считающим, будто они владеют всем миром. Шумно вздыхало море, хрипели и стонали мальчишки и их жертва, скрежетал по кости металл.

Тело Тристана рухнуло в нахлынувшую пену, которая быстро понеслась назад и перевернула его, оставив лежать на песке. Мальчишки лихорадочно попытались пинками затолкать его в следующую волну, но он был еще жив, и рука его клещами вцепилась в лодыжку двенадцатилетнего мальчика, который заорал, будто его схватил призрак. Потом рука ослабела, мальчишка вырвался и вместе со своими друзьями кинулся наутек, вздымая тучи песчинок босыми ступнями. Потом мальчишки бросились врассыпную, исчезая каждый в своем коридоре мрака по ту сторону шумной Авенида-Атлантика.

Тристан ощутил, как пульсирующая соленая вода замещает в его жилах уходящую кровь, потерял сознание и умер. Его труп болтался между кромкой прибоя и песчаной отмелью метрах в пяти от берега, которая не давала морю унести его за горизонт. Океанские валы переваливались через отмель, поднимая сверкающие в лунном свете облака брызг; пенящиеся струи ласково обвивали тело Тристана, его светлый костюм намок и потемнел, а вода все продолжала кувыркать труп, то вышвыривая на берег, то унося к песчаной отмели.

Перевод Патрикеев, А., издательство Вагриус, 1996 год

Фото: Daniel Garcia Neto, Christian Haugen, Charlie Phillips, Christian Haugen, Luiz Fernando Reis, Andre Oliveira, Rodrigo Soldon, Mariordo