В школе я всегда носил волосы подлиннее. На летних каникулах никогда не стригся, а каждое 1 сентября меня по традиции выгоняли с уроков и отправляли в парикмахерскую. В те времена у всех учеников должна была быть одинаковая стрижка, я же изголялся как мог и всегда отличался от большинства.

У меня был творческий подход к внешнему виду — я ориентировался на западную моду, которую видел по телевидению и в журналах. Нам преподносили Запад с негативной точки зрения, для меня же он было примером.

Моя мама мечтала стать актрисой и была очень творческим человеком. Она одевалась эпатажно для того времени, потому что сама себе шила одежду. Мы с мамой придумывали разные модели и создавали модные костюмы — носили вещи, которые негде было купить.

Перед армией, в 1978 году, я приехал Киев и влюбился в город с первого взгляда. Мне понравилась архитектура, люди, зелень. Я сразу понял, что хочу сюда вернуться и остаться жить. Но для этого нужно было поступить в киевское учебное заведение. Меня приняли в киевский строительный техникум на архитектурное отделение. Параллельно начал работать на стройках.

Позже я 5 лет проработал в строительной организации художником-оформителем, продолжая подрабатывать на стройках. Ходил с хаером, хиповал, а отпуск брал, чтобы кататься автостопом по миру. Я зарабатывал хорошие деньги на то время — рублей 250-300 при средней зарплате в 100.

В техникуме была небольшая тусовка неформалов, через которую я вышел на хипанов. А дальше по принципу "рыбак рыбака видит издалека" — немного людей было с хаерами, мы определяли своих сразу. Так я познакомился с известным киевским хипаном Вовой Обломистом, который, к сожалению, умер в 2015 году.

Тусовка киевских хипанов собиралась в кафе "Чайник" в гостинице-ресторане "Столичный". Это между современной Европейской площадью и Майданом, сразу за отелем "Днепр". Сейчас на месте этого здания ничего нет.

Киевская тусовка была небольшая — человек 15-20. Мы все тусовались в этой кафешке: хипаны, неформалы и творческие люди. Висели каждый день, приходили с гитарами и алкоголем, играли и пели.

Частенько собирались дома у ныне покойного Вовы Обломиста — обсуждали музыку, поездки, тусовки, что происходит в городе, какие планируются подпольные мероприятия. Помню, как в Киев приехал Цой и дал подпольный концерт в небольшом помещении на 70 человек. Информацию о концерте передавали строго только своим.

Мы часто играли музыку на улицах, особенно на Андреевском спуске, а между игрой отдыхали на БЖ, перед Историческим музеем. В 80-х я создал музыкальную группу "Эротический джаз", и мне кажется, мы стали одними из первых киевских уличных музыкантов в эпоху "перестройки".

Как-то в 1987 году киевские городские власти вышли на моих друзей-хипанов и предложили открыть новое заведение для неформалов, что-то вроде клуба по интересам. Мы собрались с представителями власти в кафешке на улице Леонтовича, долго разговаривали, предлагали, фантазировали. На самом же деле, власти действовали в интересах гебистов по классической схеме — собрать, возглавить и уничтожить.

В конце концов разговор превратился в агрессивную полемику, власти начали высказывать какие-то негативные вещи про нас и назвали нас националистами. В итоге, мы все разошлись, но засветились. Дальше нас всех вычислили и начали за нами следить. Всех, кто был на этой встрече, по-разному репрессировали — кого-то выгнали из университета, кого-то уволили с работы. Гебисты позвонили моему начальству и объяснили, что я не имею права занимать свою должность, и меня тоже уволили.

Тогда я потерял общежитие на Лесной и прописку, поэтому надо было где-то жить. Один мой знакомый уходил в армию, а его родители переезжали в другую страну и хотели сдать свою квартиру в центре Киева. Это была двухкомнатная квартира на ул. Костельной возле Крещатика, но нужно было оплатить аренду на год вперед.

Я неплохо зарабатывал и как раз накопил тысячу рублей на новую музыкальную аппаратуру. Пришлось о ней забыть и отдать деньги за квартиру. В этой квартире я устроил настоящую коммуну хипарей — сдавал студентам в субаренду спальные места, собирал постоянные тусовки. В этой квартире вписывались хиппи из Европы и наши, львовские.

В квартире бывало так много людей, что спали даже на балконе. Однажды мы праздновали в нашей коммуне чей-то день рождения и к нам вломилась милиция, нас всех увезли в отделение. Но уже к утру отпустили, потому что, сидя за решеткой, мы играли музыку и пели. Просто надоели милиции.

Когда меня уволили с работы, я понял, что стал свободным человеком. Поехал автостопом в Коктебель, там нашлась компания, и мы рванули из Крыма в Узбекистан. В Тбилиси я застопил машину за 15 минут — нас подобрали чуваки из Одессы, которые ехали на американской Oldsmobile Delta в Ташкент за марихуаной.

Мы проехали 600 километров, и это была такая экзотика, что было ощущение, что я в кино. Со стопом не было проблем, нас всегда подбирали. В обществе это не было принято и считалось дикостью, автостопом путешествовали только неформалы и хипаны.

Работы у меня уже не было, но была гитара, поэтому я мог заработать где угодно своей уличной музыкой. Я ездил автостопом не потому, что у меня не было денег, а потому что мне нравилась эта романтика. В итоге, я объездил автостопом Прибалтику, Крым и Среднюю Азию.

Благодаря автостопу я узнал, что существует хипповская система вписок по всему миру. Ты должен помочь своему идейному другу остановиться, а потом он впишет тебя у себя, или наоборот. В каждом городе были определенные места, где собирались хипаны и могли вписать. По сути, это как современный CouchSurfing, только еще до развития всех технологий.

Я никогда не выступал против системы, потому что мне до нее не было дела. Я не заморачивался политикой, а просто жил, как считал нужным. Речь о проявлении индивидуальности. Я не был ни комсомольцем, ни членом КПСС, потому что всегда был нарушителем устоев. Меня не взяли в Комсомол, потому что я сказал: "Поймите, я не имею права быть комсомольцем — я не соответствую вашим высоким идеалам"

Я хотел заниматься музыкой и искусством, самовыражаться и путешествовать. Львовское движение хиппи было более масштабным, они были очень политическими. Мы же в Киеве про политику вообще не говорили — слушали запрещенную музыку от The Doors до Виктора Цоя, играли на улицах и были собой.

Когда развалился совок, большинство наших хипанов уехали жить на Запад. Я же в девяностых начал ездить в Европу как уличный музыкант, зарабатывал в Берлине 1000 долларов и возвращался сюда их тратить, поэтому всегда жил неплохо. С тех пор, как в 1987 году меня уволили гебисты, я нигде официально и не работал — у меня даже нет трудовой книжки.

С распадом совка я получил максимальную свободу, начал еще больше путешествовать, даже слетал в Индию. Я продолжаю зарабатывать музыкой в Европе. Со старыми хипанами, которые остались в Киеве, мы встречаемся редко, в основном на киевских городских праздниках. Встретимся, естественно выпьем, сыграем на гитаре и снова разойдемся.

Мне очень нравится, что у современной молодежи появилось много разных течений. Проявление молодежного эго — это хорошо. Недовольными нашей молодежью могут быть только те, кто сами никогда не были в тусовках, а как были каким-то совками, так и остались.

Моему сыну 26 лет, уже в 18 лет он начал бить татуировки, в итоге забил все тело. Я просто просил его подходить к этому серьезно. Это было и есть его проявление себя, что ж тут сделать?