БЖ продолжает рассказывать о героях, которые провели свое детство в других, далеких городах. О местных традициях, природе, играх, а также о жизни в Киеве и столкновении разных культур. Мустафа Найем нам рассказал о своем детстве в Кабуле, Анжелика Амелина - в Магаданской области, Алиса Тинаше Ньямукапа - о городе Хараре в Зимбабве, а Кристина Бондаренко - о городе Дургапуре на востоке Индии.
В сегодняшней серии – рассказ фотографа Савелия Барашкова, родившегося в Перу и успевшего пожить в Нью-Йорке. В его воспоминаниях - яркая и контрастная Лима, добродушные и эмоциональные перуанцы, удивительная природа Амазонки, огромный, грязный, но завораживающий Нью-Йорк.
Отец у меня был военным переводчиком, поэтому в 1987 вся семья оказалась в Перу. Тогда все старались как-то сэкономить, не перевозили в таких случаях всю семью из Союза, а мои родители мало того, что двоих братьев забрали, так еще и меня в 88 родили.
Мама рассказывала такую историю: акушер перуанского роддома утверждал, что, если ребенок здоровый и все прошло хорошо, по традиции новорожденного нужно назвать в честь акушера. Его, то есть. Мама на всякий случай уточнила, как его зовут, но все же решительно отказалась и назвала меня в честь прадедушки. Повезло, если бы я все же стал Хавьером Игоревичем, здесь бы меня, наверное, с первого класса били.
Родился я в Арекипе - это второй по размеру город в Перу, затем мы переехали в Лиму и жили там до переезда.
Арекипа находился на плоскогорье, в окружении вулканов и дюн. Мы жили в районе с домами для работников посольств и консульств. И хотя там была в основном русскоязычная среда, мы много общались с местными. Я вообще с рождения разговаривал только на испанском, русский выучил уже после переезда.
У моего отца был друг, военный Рикардо, а у него был сын моего возраста - тоже Рикардо. Мы дружили, ходили друг к другу на дни рождения. В Перу я прожил совсем недолго, до трех лет, но когда опять вернулся туда в 18-летнем возрасте, мы даже встретились с обоими Рикардо.
В 2007-ом я провел в Перу три недели, успел поездить по стране. Конечно, меня постоянно преследовало дежавю. И хотя дом, где мы жили в Лиме, особых эмоций не вызвал, но площадку возле него, на которой когда-то играл, я вспомнил.
В Перу в начале девяностых было не особо спокойно. Радикалы из организации “Светлый путь” периодически что-то взрывали, электричество пропадало и прочее. Но, конечно же, я был ребенком и ничего этого не запомнил. Еще отец рассказывал, как во время каких-то паводков или потопа на работу приходилось добираться на лодке. Но для меня тогда существовали только качели на улице, игрушки. Помню, что все было яркое и красивое, мы постоянно ели свежие и вкусные фрукты.
Хоть мне и было три года при переезде в Киев, я остро почувствовал контраст - сразу стало меньше света, красок и тепла. После Лимы казалось, что в перестроечном Киеве явно что-то не так.
Вообще Перу - очень большая страна, там даже климат разный. Обычно представляется что-то усредненное - океан, какая-нибудь гора, на горе - лама, немножко песка внизу. Но в Перу есть и пустыни, и горы, и джунгли. В Лиме мягкий морской климат, зимой температура опускается не ниже 17-18 градусов тепла. При этом все уже закутываются в кожаные куртки, мерзнут. Летом из-за океана там довольно свежо, но дождей мало.
В Арекипе, где я родился, все иначе - город находится на высоте около двух тысяч метров над уровнем моря, там очень сухо.
Хоть мне и было три года при переезде в Киев, я остро почувствовал контраст - сразу стало меньше света, красок и тепла.
На такой высоте может кружиться голова, бегать тяжело, не хватает воздуха. Местные постоянно жуют листья коки, это каким-то образом выравнивает давление. Это разрешено, кока есть в свободной продаже, при этом злоупотребление в обществе осуждают.
Помню, когда мы ездили в Перу на один из самых глубоких в мире каньонов Колка и ночевали на высоте больше четырех тысяч метров, я просыпался ночью от нехватки кислорода. Зато мы видели парящих над нами кондоров.
Меня очень сильно поразила Амазонка, дикая и совершенно невероятная природа. Очень странное место - начиная от речных дельфинов, заканчивая маленькими крокодилами, которых ловят руками. Когда ты ночуешь в районе Амазонки и закрываешь глаза, ощущение, будто находишься в центре города - очень шумно. И страшно.
Местные постоянно жуют листья коки, это каким-то образом выравнивает давление.
По словам родителей, в стране стало чище. В 88-ом в городе было много насекомых - больших тараканов, например. Разве что летучие мыши остались, но они безобидные.
Мы жили в спокойном и довольно состоятельном районе Лимы: добротные дома по 2-3 этажа, все ухоженное и аккуратное.
Когда я был там в 2007, казалось, что практически ничего не изменилось. Хотя в Перу в целом жизнь стала благополучнее.
Лима - комфортный город, жизнь в нем довольно размеренная. В отличие от Киева там очень много приятных общественных пространств - скверов, детских и спортивных площадок, скейтпарков, открытых набережных и всего остального. Микрорайоны хорошо патрулируются. Полицейский мог подойти вечером и посоветовать быть осмотрительнее с камерой, потому что я вхожу в менее спокойный район. Город кажется очень дружелюбным.
Видео из семейного архива героя, Лима в 1990 году
При этом в стране сильно ощущается социальное неравенство, есть много трущоб. Даже в Лиме не все районы такие благополучные.
Первое, что бросается в глаза, когда подлетаешь к Лиме, это как раз трущобы. Город большой, и если в центре есть дома разной высотности, даже небоскребы, то вокруг города - фавелы, разбросанные по горам. Такие маленькие одноэтажные хибарки. Местные из соседних сел приезжают в столицу и на окраине города строят себе хижины. Климат позволяет спокойно жить просто в четырех стенах под крышей.
Понемногу поселение расширяется и его жители начинают требовать у властей, чтобы им обеспечили приличные условия: просят свет, дороги, канализацию, “а то что мы как люди второго сорта”. В итоге властям приходится им все это обеспечивать, а те, в свою очередь, становятся благодарным электоратом. Все довольны. Поселение постепенно превращается в полноценный район, а дальше за ним вырастают новые фавелы.
Первое, что бросается в глаза, когда подлетаешь к Лиме, это как раз трущобы.
Очень бросается в глаза футуризм в религиозной архитектуре. В Лиме встречаются церкви каких-то сумасшедших форм, скорее похожие на космические станции. Даже в этом перуанцы позволяют себе больше экспрессии.
Население в Перу в основном состоит из двух больших частей: одна более европеизированная - это потомки испанских колонистов и метисы, вторая - аборигены. Вот они совсем другие, еще более эмоциональные и даже восторженные, все небольшого роста. При этом, насколько я знаю, никто друг с другом не конфликтует. В Латинской Америке в принципе вся турбулентность возникает на политической почве, а не на этнической.
Перуанцы набожные, они католики, причем очень классические - против абортов, разводов и прочего.
Отец еще рассказывал историю, как когда-то по пути к каньону их автобус ехал над ущельем по узкой дороге. Такой канонический серпантин, когда одно колесо под стеной, а второе - чуть ли не над обрывом. Родители сидели на заднем сиденье, мама была мной беременна. Мой пятилетний брат куда-то отошел, родители и оглянуться не успели, как водитель уже пустил его за руль управлять автобусом. Вот так там любят детей.
Перуанцы страшно непунктуальные. Они ленивые и расслабленные, не любят переживать. У них есть выражение hora peruana - “перуанское время”, означает что-то вроде нашего “когда рак на горе свистнет”. Перерыв в 15 минут, скорее всего, будет длиться полчаса, на автобусе ты вряд ли уедешь вовремя.
В принципе, люди именно такие, какими ты их ожидаешь увидеть, когда едешь в Латинскую Америку или в Испанию - приветливые, очень эмоциональные, готовые помочь.
Мне было интересно по возвращению в Перу общаться с Рикардо, отцом моего друга Рикардо. Он рассказывал много историй. Латиноамериканские мужчины к 50 годам становятся очень фактурными и харизматичными: волосы седые, кожа высушенная, взгляд вдаль - все похожи на писателей.
Раньше в Лиме было совсем плохо с городским транспортом. Автобусных линий мало, а сами автобусы громко скрипят, чадят, чуть ли не на ходу выбрасывают и забрасывают людей. Зато были маршрутки. В Перу еще в 2007 году было понятно, что маршрутки - это плохо, как у нас только сейчас все осознали. Насколько я знаю, ситуация с транспортом там все же немного улучшилась.
В Перу несколько государственных языков: испанский и два народных, которые я не знаю - кечуа и аймара. Когда приезжаешь в город Куско, например, где влияние этих языков сильнее, ты даже названия улиц прочесть не можешь.
В перуанской кухне есть одно важное для меня блюдо - севиче. Мама потом еще долго его готовила. Берешь любую морскую рыбу или морепродукты (кальмары, мидии, осьминоги), в сыром виде замачиваешь в соке лайма, добавляешь лук и подаешь с вареной картошкой, кукурузой и очень острым перцем. Вообще они там что-угодно могут приготовить из кукурузы и картошки. Запомнились еще очень вкусные лимонады из красной кукурузы и на травах. Конечно, там множество фруктов, различные бананы, манго. Алкогольные коктейли у них вкусные, в основном сауэры, пиво в Перу тоже любят.
По поводу одежды, у меня есть куча фото, где я в Перу в пончо. Это очень удобно! Еще у меня есть полосатые штаны оттуда, но я их только дома ношу.
В 91-ом мы переехали в Киев и там прожили около двух с половиной лет. У меня еще долго оставались испанские окончания в словах и я не мог отвыкнуть обращаться к родителям “мамита” и “папито”. Но только я выучил русский, пришлось браться за английский. Кстати, испанский я потом забыл и уже во взрослом возрасте учил заново.
Отец в составе миротворческой миссии украинского контингента ООН попал в Югославию, а оттуда в - Нью-Йорк. Там мы прожили полтора года. Я успел походить и в местную школу, и в русскую.
Жили мы в Бронксе, в районе Ривердейл - это такая классическая двухэтажная Америка. И посередине этого района располагался наш монументальный и брутальный 16 или 18- этажный дом, построенный специально для сотрудников консульств. Такой себе кусочек родины. Зато на территории был бассейн, различные спортивные площадки, парк, где мы и проводили время.
Я дружил с теми, кто жил по соседству - ребятами из Узбекистана, Киева, Москвы. Приятель из Узбекистана смешно коверкал слова, постоянно называя меня Салом. На территории была школа для тех, кто не хотел сильно вплетаться в местную культуру. Но я хотел и ходил еще в местный садик, а потом и школу. Из русскоязычной школы запомнил только то, что там мне сунули какой-то букварь.
В американской школе я общался с местными. Помню, что почему-то конфликтовал с латиносами. И как миссис Бэгин, учительница, отозвала меня в сторону и сказала, чтобы я ей рассказывал, если кто-то будет нарушать правила. Хорошо запомнил еду из школьной столовой - кормили гамбургерами, картошкой-фри. Кстати, в Америке я полюбил китайскую еду. Хот-доги помню по доллару, а вот McDonalds как-то меня не интересовал.
Мы немного путешествовали по стране - ездили на Ниагарский водопад, во Флориду. Родители старались водить нас по музеям. В детстве я даже побегал по штаб-квартире ООН. Но в 94 году больше впечатляли какие-то потребительские штуки - игрушки, Coca-Cola, Nesquik и прочее, чего не было в Киеве в начале 90-х.
Нью-Йорк очень запомнился, он казался просто громадным и грандиозным. При этом был грязным и стремным по нынешним меркам. Потом уже пришел Блумберг, который очистил станции метро, навел порядок. А тогда заходишь вечером на плохо освещенную платформу, а там стоят какие-нибудь чернокожие с ножами и битами. На станциях плохо работала вентиляция, вагоны все были в граффити. Нью-Йорк еще приводил себя в чувства.
Нью-Йорк очень запомнился, он казался просто громадным и грандиозным. При этом был грязным и стремным по нынешним меркам.
Из хорошего запомнился великолепный центр, Бруклинский мост, Манхэттен. Из праздников больше всего впечатлил Хэлловин, мы согласно всем традициям ходили по домам и собирали мешки конфет. А к Рождеству в городе создавали действительно сказочную атмосферу.
Люди казались менее напряженными, чем у нас. Помню, старший брат легко со всеми знакомился, фотографировался с полицейскими.
Возвращаться в Киев не хотелось, это травмирующее воспоминание. Мы еще и прилетели в феврале - заснеженный Борисполь, аэропорт, покрытый потрескавшимся кафелем голубого цвета, люди в шубах в пол, замученные пограничники. Был 95 год. Мне еще долгое время снилось, что я в Нью-Йорке.
Но если в 91-м мы везли с собой даже какие-то базовые вещи - кофе, шоколад, то в 95-ом - уже технику, брендовую одежду. Было ощущение, что в стране стало полегче.
Я сразу почувствовал, как сильно отличается киевская школа от нью-йоркской. Там я успел походить в первый класс, обучение проходило в игровой форме и было достаточно расслабленным. А в Киеве - сразу математика, оченки - все очень серьезно. Русский я не забыл, но писать прописью было тяжело. Зато у меня была отличная фора в изучении английского.
В школе в Нью-Йорке за детьми очень следили, во всем помогали. А в летнем лагере в Крыму, куда нас вскоре отправили родители, мы были предоставлены сами себе. Но при этом нас выводили на море купаться чуть ли не по две минуты в день по свистку. В Нью-Йорке же мы прекрасно купались в грязном океане сколько хотели. Там плавали выброшенные на берег ошметки морских звезд, крабы. Вообще образ, который вспывает при упоминании Нью-Йорка - это улица, по которой неспешно пролетает полиэтиленовый пакет. До сих пор, когда я слышу запах сырости из канализационного люка, вспоминаю этот город.
Сейчас мне сложно ответить на вопрос, откуда я и кто. Гражданин мира звучит слишком пафосно. Я не планирую эмигрировать, но все же хотелось бы пожить еще в каком-то месте и напитаться новыми впечатлениями.
Фото: Дмитрий Куницкий, Савелий Барашков
