I/am/from: Мустафа Найем рассказывает о Кабуле

БЖ начинает серию материалов о героях, которые провели свое детство в других, далеких городах. О местных традициях, природе, играх, а также о жизни в Киеве и столкновении разных культур.

Первый герой – бывший журналист, а сейчас – депутат Мустафа Найем, вспоминает о своем детстве в Кабуле. О большом частном доме и собственном дворе, о запуске воздушных змеев и разорвавшейся в городском парке бомбе. Об отсутствии гор в большой и шумной Москве и о тихом зеленом Киеве.

О Кабуле

Я жил в Кабуле до 1989 года, мне тогда было восемь лет. Очень хорошо помню город. Отец работал в Министерстве образования, которое находилось в центре. Недалеко от него была моя школа. Отец возил меня туда на велосипеде. Помню, сидишь на перекладине, и у тебя постоянно затекает нога. Каждый день мы переезжали через речку Кабул, которая высыхала летом и замерзала зимой.

Когда отец уехал из Афганистана на учебу в Москву, я начал ездить в школу сам. Добираться нужно было минут 40-50 на вечно переполненном общественном транспорте. Каждый день был для меня мучением.

Школа находилась недалеко от большого парка, в котором почему-то всегда было много наркоманов. Они курили гашиш и жевали табак насвар.

Как-то мы с друзьями шли через этот парк, и в него попал снаряд. В то время город периодически бомбили, в основном, отдаленные кварталы. А тут ракета прилетела прямо в центр. По характерному свисту мы поняли, что она приближается, и упали на землю. Осколками меня не задело, но рядом со мной упало дерево. От удара веткой остался шрам на лбу. Самое смешное, что после этого инцидента мы с друзьями еще долго шатались по городу. Мобильных тогда не было, я не мог сообщить родным, что со мной все хорошо. Когда я пришел домой, бабушка уже посмотрела новости и была седая.

Еще в том же районе, рядом со школой, находился огромный рынок Мандаи. Именно такой восточный рынок, который показывают по телевизору – с множеством улиц, на которых все чем-то торгуют, что-то вяжут, там же куют, чистят. Большие контейнеры, разнообразные лавки с продуктами, запах специй.

Я хорошо помню главную мечеть, она очень красивая. На площади перед ней всегда было много голубей, мы их кормили.

В самом центре города было много высотных зданий. В целом же Кабул – это в основном невысокие сооружения, много частных домов.

О доме

Мы жили недалеко от дворца Амина, того самого, который захватывали. Можно сказать, это был элитный район, что-то вроде Печерских Липок, если сравнивать с Киевом. В то же время он был отдален от центральной, торговой части города.

Мы долгое время жили с отцом вдвоем в большом частном доме. В нем было четыре комнаты, большой холл, огромная кухня и свой двор. Во дворе был газон, на котором мы играли в футбол. Вдоль стен росли высокие деревья, мы их называли ченары, много вишен, абрикос, персиков и одно гранатовое дерево. Еще была большая цветочная клумба, ее возделывал отец. Огромное крыльцо, свой колодец с холодной водой.

Кабул расположен в ложбине между горами, они очень высокие, синие, со снежными вершинами. У нас была такая традиция – спать на крыше. Свежий воздух, звезды и горы. В любом другом городе ты поднимаешь глаза и видишь стену соседнего дома или окно. А здесь – огромное звездное небо.

Я очень скучаю по нашему двору. Он был очень домашний, совсем не похожий на дачу. Дачная культура – это какая-то временная история, ты приезжаешь туда только на лето. А в доме мы жили постоянно.

О дворовых играх

В Афганистане есть две культовые игры, в которые играют практически все. Первая – колесо. Берется колесо от велосипеда и палка-крючок. Поддеваешь крючком колесо и гонишь его по улице. Все вокруг тоже бегут. Очень весело.

Вторая – бои воздушных змеев. Весь Афганистан болеет этой игрой. Каждый мальчик обязан иметь воздушного змея, причем он может стоить от ноля до бесконечности. Например, были воздушные змеи размером с «Богдан» и ценой в 500 долларов. Существует целая индустрия их производства, специальные магазины, где их продают. Но если ты бедный, ты делаешь воздушного змея сам, из клеенки. Как только у тебя появляются деньги, покупаешь бумажного, цветного.

Каждый вечер все запускают воздушных змеев. По правилам тебе нужно сбить чужого змея, и это целая технология. У каждого есть свои секреты, задеть чужого змея и перерезать нитку – особое искусство. Иногда буквально километры ниток натирают специальной смесью клея с толченым стеклом. Играют целыми улицами и кварталами.

Сбитый воздушный змей к тебе редко возвращается. Он может улететь, запутаться в деревьях, упасть кому-то во двор. Конечно, его уже никто не вернет. Зато можно найти чужого.

О местных обычаях

Электричество в Афганистане было только по расписанию. Это тоже отдельная культура. Свет появляется в восемь вечера. Первое, что все включают, - это, конечно, телевизор. Когда он орет, можно уже и за дело взяться.

Дальше включают утюги, чтобы на утро погладить вещи, насосы, чтобы полить огороды, свет во всех комнатах, чтобы просто было светло. И часам к девяти напряжение в сети падает, свет мигает и тухнет. То есть, в восемь свет появляется, а к девяти все уже ходят по квартире, как слепни, ищут выключатель, чтобы его выключить – может, так даже светлее станет.

Но телевизор все равно орет. После новостей обычно показывали какой-то фильм.

О климате и природе

В Афганистане – резко-континентальный климат. Есть представление, что это очень теплая страна, но это не совсем так. Тут большие перепады температур: зимой может быть до -20, летом - до +40. Также резко температура опускается ночью. Большая влажность, поэтому вечером много комаров. Еще помню саламандр, они буквально прилипали к антимоскитным сеткам на окнах. Мы их сбивали, но они все равно ползли на свет.

В Афганистане очень зелено, много озер, гор. На улицах росли манго (их называли «ам»), лимоны и лаймы. Груши, вишни, персики, кедровые орехи. Гранатовые деревья цветут огромными цветами – все дерево становится красным.

О переезде в Москву

В 1989 отец забрал меня в Москву. Помню, мы прилетели ночью в «Шереметьево», и первое, что меня удивило – это освещение. Весь город светился.

Второй шок – это отсутствие гор. Мы жили на 13-м этаже общежития Академии естественных наук, рядом со станцией метро «Нахимова». Окна выходили во двор. Куда бы ты не смотрел, везде одни дома, ты просто задыхаешься.

Еще одно яркое впечатление – это советский фруктовый кефир, который продавался в треугольных пачках. Он был очень сладкий, я им упивался. Но вообще я не понимал, что это, потому что у нас кефир ели с солью, огурцами, чесноком, мятой.

Потом был поход в Детский мир. Там висел огромный механический петух, который в определенное время начинал кукарекать. В Парке культуры были аттракционы, можно было кататься на машинках. Это было невиданное чудо.

О Киеве

Мы приехали в Киев в 90-м году, это был очень зеленый город. Был май, мы гуляли в парках. Москва – это как Нью-Йорк, с большими зданиями, быстрым темпом жизни. А в Киеве было очень тихо, спокойно.

Я почему-то думал, что здесь более современное жилье, но мы жили в общежитии, в такой коммунальной Хрущевке на Артема, 84. Это был ад.

Осенью я пошел в 61-ю школу, недалеко от Лукьяновского рынка. Ассимилировался я еще в Москве, там дети были более жестокие. Но и в Киеве мне все время приходилось драться. Самое смешное, что больше всего я дрался с чернокожим парнем Фаду.

Я никогда не играл во дворе, у меня не было дворовых друзей. «Районы-кварталы» – это не про меня. Я сидел дома, читал книги. Иногда мы с отцом, братом и соседом играли в футбол на площадке возле дома.

О языке

Мой родной язык – дари, очень близкий к фарси. Приехав в Москву, я совершенно не знал русского языка, но меня отдали в местную школу. К концу первой четверти маму вызвал директор и пожаловался, что на уроках математики я подсказываю. Просто я хорошо знал математику. Перед тем я уже два года учился в Кабуле и знал программу лучше, чем одноклассники в Москве.

Дома меня заставляли много читать. Поскольку мы жили в общежитии, где не было книг, мне давали читать Большую советскую энциклопедию. Еще заставляли это все переписывать. Это было невыносимо.

В школе я начал учить украинский. А в техническом лицее у меня была учительница по украинской литературе по фамилии Зозуля. Мне было 14, ей – 40-45, и я в нее влюбился. Я много читал, она привила мне любовь к украинскому языку. Потом я долго еще поздравлял ее открытками с днем рождения и 8-м марта.

Писать статьи по-украински я начал в «Украинской правде», а впервые в эфире заговорил у Савика Шустера. В 2007-м году были досрочные выборы в Тернопольской области, которые проиграл Яценюк, а «Свобода» очень их педалировала. У меня было включение из Тернополя, я стоял в окружении «свободовцев», говорил по-русски, и они мешали мне выступать. Тогда я к ним повернулся, начал на них кричать матом и почему-то по-украински.

Когда меня включили в прямой эфир, я на автомате заговорил на украинском.

О разнице менталитетов

У многих украинцев есть какая-то общая черта – неверие в свои силы. Вечный страх, что тебя унизят. Еще в обществе нет понятия публичной чести. Человек может совершить ужасный поступок, все его будут считать мудаком, а ему будет нормально.

Для афганцев публичный позор – это очень важный момент. Если дал слово, то должен его держать. Удар по чести намного сильнее, чем по деньгам, безопасности. Здесь – наоборот: унижай, сколько хочешь, только не лезь в кошелек.

В нашей культуре сложно представить, что непримиримые враги помирятся. Если ты провинился, тебе присылают пулю в конверте. Это не означает, что будут искать твоей смерти. Просто ты и я знаем, что встречаться нам не стоит. Мы с тобой не совместимы, как черное и белое, на этой планете нас не должно быть вместе.

Еще одна особенность нашей культуры – это доверие. В Афганистане абсолютно нормально передать через кого-то деньги, десятки тысяч долларов. Когда только начиналась рыночная экономика, денежных переводов не существовало. У нас были специальные люди, которые, по сути, ими занимались. Механизм такой: ты передаешь деньги человеку и называешь некий цифровой пароль, сообщаешь его тому, кому эти деньги предназначаются, и он забирает их у афганца в другом городе или стране.

Если человек кинет другого, он станет изгоем. Это такая общинная история. Никто не имеет права вступать с таким человеком в какие-то сделки. Изгой должен искупить свою вину – извиниться, пройти какое-то наказание, это долгий процесс. Но все равно до конца жизни ему не будут доверять.

Фото: Дмитрий Кунцкий, Flickr/seair21, James Dennes, James Dennes, pingnews.com, Siar Fisher, Heinrich-Böll-Stiftung